Пермскую жизнь на рубеже XIX – XX вв. документально отражают автобиографические повествования М. А. Осоргина (настоящая фамилия Ильин), уроженца Перми, писателя русского зарубежья. «Я родился в жалком городишке, о котором нечего рассказывать, но я беру не палитру и кисть; а набор детских карандашей и приступаю к работе…» – писал Осоргин в книге «Времена». Литературовед Ласунский так отзывался об этой книге: «Это не автобиографическое повествование, а скорее

 портрет эпохи, со всеми ее противоречиями. И на таком широком фоне – хроника духовного становления и взросления юного провинциала…».

  В Перми Михаил окончил гимназию. Как и старший брат Сергей, начал писать и публиковаться еще в гимназические годы. Затем поступил на юридический факультет Московского университета. После окончания вуза он еще дважды приезжал в родной город (в 1916 году в качестве корреспондента «Русских ведомостей»). Больше здесь не бывал, а лишь писал о нем с неизменной искренней любовью.

  В период русской революции 1905 – 1907 гг. М. Осоргин примкнул к партии эсеров. К этому времени относятся краткое тюремное заключение, тайный переход границы, первая эмиграция в Италию.

     М. Осоргин            В  1914 г. М. Осоргин вернулся в Россию.

Февральскую революцию 1917 г. он встретил с восторгом как начало цивилизованной эпохи общественных свобод. Но Октябрьский переворот и его последствия – организованное насилие, диктатуру – категорически отверг.

М. Осоргин стал одним из организаторов Всероссийского союза писателей, председателем Всероссийского союза журналистов; перевел с итальянского для постановки театра Е. Б. Вахтангова сказку  К. Гоцци «Принцесса Турандот».                                                           

Во время голода 1921 г. он являлся членом Комиссии помощи голодаюшим. За активную работу в ее общественном комитете, как и остальные его члены, попал в Лубянскую тюрьму и избег расстрела только благодаря заступничеству знаменитого путешественника Ф. Нансена. Огоргина сослали в Казань, а в 1922 г. выслали за рубеж на известном «философском теплоходе» в составе большой группы русской научной и творческой интеллигенции. Далее были двадцать лет вынужденной эмиграции, за время которой писатель создал роман «Сивцев Вражек» (1928), посвященный событиям революционных лет; «Повесть о сестре» (1931); дилогию «Свидетель истории» (1932); повесть «Вольный каменщик» (1937); книги «Повесть о некоей девице» и «Происшествия зеленого мира» (1938); роман «Времена»; мемуарную прозу. Многие страницы этих книг посвящены Пермскому краю.

  Наиболее яркие воспоминания и размышления о Прикамье содержатся в мемуарной прозе М. Осоргина. Нежными красками запечатлены фигуры матери, отца, сестры, кузин: «Портрет матери», «Дневник отца», «Сестра»; Пермская реальность – образы священника Я. Шестакова («Отец Яков»), учителей гимназии М. А. Афанасьева, А. С. Сидорова («Поэт»), барона Зальца («Известные по качеству»); полулегенда - полуправда о доме Е. Л. Чадина, построенном на могильных плитах («Пирог с адамовой головой»).

  Эти произведения, написанные прекрасным русским языком, отмеченные тонкостью в передаче чувств, свежестью ассоциаций и метафор, были изданы за границей. Они вернулись в Россию лишь в конце XX в., а их автор похоронен в городе Шабри (Франция).

В произведениях М. Осоргина особенно поражает тонкое чувство природы, умение заглянуть в ее таинственный мир. Истоки любви к природе уходят в его золотую пермскую пору, когда он в одиночку совершал на своей лодочке «Ася» путешествия по стальной глади Камы. Река детства, Кама, стала для М. Осоргина символом далекой Родины: «…Моя Мадонна переживала в то время канун тяжких испытаний. Я рассматривал ее с жадностью проснувшегося для огромной любви. Северные леса от Финляндии до Печоры были ее зелеными кудрями; падавшими складками ее одежд были Кама и Волга; ее сердцем была Москва. Только теперь, наглядевшись на чужие красоты, я мог вполне оценить ее несравненность…».

                  М. Осоргин: Из рассказа «Кама» (Париж, 1927 г.):

«… В тихие часы отдыха дум и пробужденья теней – легче и лучше вспоминается детство, и образы его яснее и чище… Мы, прикамские, относимся к Волге с ласковой снисходительностью: приток, как всякий другой; течет себе от Твери до Казани; Кама же – от Урала до Каспия. Кама – матушка, Волга – дочь. Ни Камских глубин, ни могучести камской нет у обмелевшей, пропахнувшей нефтью Волги. Чтобы сделать Волгу красивой, понадобились живописные берега; В Каме же красива сама вода и расписной рамки ей не требуется. По Волге едет человек, посмеиваясь, обычно под хмельком. На Каме же все серьезны, она сама – хмель. Вода Камская пахнет водой и живой белужиной, а не вяленой воблой и не жильем человеческим – как водой, а не портом пахнет открытый океан…

…Кама, леса прикамские… Пароходы, лодочки, водяная гладь… Белужина, стерлядь кольчиком, пьяноборские раки… И глазу, и сердцу. И желудку…

…Там, в верховьях, есть холодные и чистые озера, где судак никогда не видел рыболовной дорожки и смело цапает оловянную ложку с кое-как припаянным грубым крючком. Там щука, схватив наживку, долго возит рыбака вместе с лодкой по водному простору, и кто из них победит – неизвестно. Мелюзгу, на которую здесь зарятся охотничьи общества (и журнальчики издают об этом), там мальчишка черпает худым решетом, зайдя в воду до полбрюха. Там запасливая и прощающая судьба накопила для будущего России, для поправки и богатства, соляные, угольные, железные, золотые клады, горы топазов, аметистов, малахита, многоцветной яшмы, костей мамонта – всего. Чего требует ненасытная человеческая душа. Сундук наследства, в котором только верхние тряпки расшарены и расшвырены…

Прикамье, Урал, неисхоженный север… Телом здесь – мыслью там. С легких бы мостков – вниз головой; или бы в плоскодонке на кормовом весле; или бы в ближайший лес по рыжики; или бы с удочкой в камышах, где гоняет щука уклеек. На родном бы берегу – пусть с другого берега палят в тебя пушки хоть шрапнелью.

Но далек тот берег. Как детство, как «Ася», как рябь нехитрых воспоминаний».