Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Эта проблема и ее решения в истории философии XIX в. являются реакцией на на­учную картину мира, в центре которой стоял тезис орациональности познания.

Первый пример такого рода представляет собой философия бессознательного Эдуарда фон Гартмана (1842-1906). Его основной труд «Философия бессознательного» вышел в 1868 г. и до 1875 г. выдержал 7 изданий. Основным пунктом этой философии является отрицание главенствующей роли разума и утверждение примата воли. Бессознательное « трактовке Э.Ф. Гартмана - пересмотренное представление об абсолюте, т.е. непостижимой Для разума духовной субстанции. В этико-мировоззренческой концепции Гартмана выражен принципиальный, глубинный пессимизм. Если страдания жизни резко превышают удовольствия, то основной задачей следует считать не познание бытия, а достижение небытия.

Э.фон Гартман в своей концепции опирался на взгляды Ф. Шеллинга (1775-1854) и А. Шопенгауэра (1788-1860). Шеллинг полагал, что бессознательное в качестве первоисточ­ника всего сущего, принадлежит к сфере мирового духа. Оно пронизывает как жизнедеятельность человека, так и все потусторонние сферы мира. Шеллинг постоянно подчерки­вал, что природа начинается в бессознательном и постепенно доходит до появления соз­нательной и разумной жизни. В эстетической деятельности, напротив, все начинается с сознания и заканчивается бессознательным. Примирение всех противоречий возможно лишь в Абсолюте, который есть Бог. В нем кроется общая основа для предоставленной гармонии между сознательным и бессознательным. В этом случае Абсолют отождествля­ется с бессознательной волей.

Шопенгауэрская воля также есть нечто бессознательное и слепое. Эта необузданная и неуправляемая сила дает толчок к созданию всех реалий жизни. В философии Шопен­гауэра интеллектуальная деятельность человека составляет нечто побочное, не имеющее никакого принципиального значения для познания. Разум способен познать только явления, а не суть происходящего. Бессознательное (воля) представляет в человеке реальное и сущностное. Интеллект - только производное, обусловленное, порожденное. Бессознательное - изначальное и естественное состояние вещей. Оно является основой, из которой в отдельных видах вырастает сознание. Но и на этой высшей ступени бессознательное преобладает.

Э. фон Гартман выступал против отождествления «психического» и «сознательного». «Бессознательное психическое» равноправно с «сознательным психическим». Точка зрения Гартмана состоит в том, что комплексы представлений, ощущении и чувств ~ это фено­мены, представляющие психическую деятельность, протекающую за пределами сознания. Гартман утверждал, что бессознательное делится на «относительно бессознательное» и «абсолютно бессознательное».

Относительно бессознательными являются психические феномены, присутствующие в душе индивидуума, но не попадающие в его высшее, центральное сознание. Они действуют на уровне подчиненного (периферического) сознания. Абсолютно бессознательное - это психическая деятельность, не проникающая в сознание и не являющееся ее предметом. Поэтому оно никогда и никак не улавливается. Но продукт бессознательного в той мере, в какой не является психическим явлением, все же предстает сознанию человека. Bсe пассивное, по мнению Гартмана, в той или иной степени сознается. Любая активность носит бессознательный характер. Поэтому только бессознательное продуктивно, а сознание сугубо рецептивно и не способно к действию. Если бы сознание, самосознание, феномен «Я» носили субстанциальный характер, то истинность плюрализма оказалась бы самооче­видной, т.к. есть множество «Я». Абсолютно бессознательное является непременной пред­посылкой онтологического монизма.

Ф. Ницше отвергал представление, согласно которому, процесс познания целиком и полностью обусловлен сознанием. Даже математики, по справедливому замечанию Ницше, оперируют своими знаками бессознательного. Поэтому бессознательное - необходимое условие всякого совершенства. Слова Ницше справедливы для любого творческого про­цесса, особенно связанного с умением владеть своим телом.

Генрих фон Клейст в статье «О театре марионеток» поставил вопрос о природе танцевального искусства. Грация в наиболее чистом виде обнаруживается в том челове­ческом телосложении, которое вовсе не обладает сознанием, либо обладает бесконечным сознанием. В одном случает - это марионетка, в другом - Бог.

Сам Ницше высказал мысль о том, что сознание играет вторичную роль, почти ин­дифферентно, излишне. Быть может, ему суждено исчезнуть и уступить место полнейшему автоматизму. Это связано с ницшеанской трактовкой науки как иллюзии, полезной для выживания человеческого рода.

Французский философ и социолог Г. Лебон (1841-1931) рассматривал проблему бес­сознательного в связи с историей цивилизации, роли личности и масс, человека и толпы в становлении культуры и общественных учреждений. В работе «Психология народов и масс» (1895) Лебон исходил из того, что двигателем развития человечества является бессознательное начало, определяющее мысли и поступки людей. Идеи оказывают свое дей­ствие, когда после медленной переработки откладываются в бессознательном, где и вы­рабатываются наши мысли. Бессознательное носит наследственный характер, составляет душу нации. Лебон высказал справедливые мысли по поводу растворения «разумной лич­ности» в толпе, а также о высокой внушаемости толп.

Идеи Лебона были затем использованы 3. Фрейдом (1856-1939) в работе «Психология масс и анализ человеческого Я» (1921). Современные исследования полно­стью подтверждают справедливость идей Лебона и Фрейда.

Внушаемость масс особенно возрастает в периоды общественных кризисов и пере­воротов. Здесь часто разрушается тонкая пленка цивилизованности, присутствующая в сознании человека. На поверхность выходят социальные стереотипы архаической психики. Они с поразительной устойчивостью воспроизводятся в сходных исторических условиях. Ядром архаической психики является «универсальный мифологический символ зла» (Л. Колаковский), т.е. представление об источнике бедствий и несчастий, формирующийся в сознании растерянной массы. Наличие такого мифологического символа зла делает людей орудием манипулирования со стороны радикальных, общественных сил:

• человек толпы стремится раствориться в ней, ничем не выделяться;

• человек толпы агрессивен, т.к. чувствует несокрушимую мощь;

• человек толпы дик и неразумен, им движут не рациональные доводы, а слепая вера;

• человек толпы является носителем садо-мазохистского комплекса, он хочет, чтобы с ним обращались грубо; он хочет оскорблять и прочувствовать свою униженность.

Поэтому толпа порождает «Я-идеал», т.е. воплощение коллективных чаяний и вож­делений. Так возникают вожди массовых движений.

Анализ творчества З. Фрейда можно провести в сравнении с творчеством его ученика и критика К.-Г. Юнга (1875-1961). Юнг ввел понятие архетипа в 1919г. в статье «Инстинкт и бессознательное». Этому предшествовало наблюдение устойчивых образов оккультных феноменов и образов глубинной душевной жизни шизофреников. То и другое напоминало те образы, которые составляют повторяющиеся мотивы в религиозном сознании различных народов, начиная с мифологических времен. При этом Юнг привлек обшир­ный материал из истории словесных изобразительных искусств, сравнительной истории религий, антропологии и этнографии. Фрейд в классической работе «К психопатологии повседневной жизни» (1901) показал, что в нашу обыденную жизнь вторгаются аномалии, т.е. ошибки, оговорки, выпадения памяти и т.д. Их можно объяснить только действием внесознательных факторов. Аналогичные факторы Фрейд нашел в основе сновидений и в поведении невротиков. Он определил их как содержания, отколовшиеся от сознания и репрессированные в область бессознательного (вытеснение). Юнг в 1906 г. назвал их комплексами. Это понятие было принято Фрейдом и всеми психоаналитиками. Но Юнг еще дальше исследовал устойчивые мотивы высказываний шизофреников и их изо­бразительную деятельность. Поэтому Юнг понял, что они имеют сходство с иррациональ­ными формами культуры, имеют другое происхождение, чем содержания, описанные Фрейдом. Они не могут быть отколовшимися и репрессированными формами опыта, т.к. никогда не были частью сознания. Они имеют врожденный, доопытный и унаследованный характер. Эти мотивы Юнг назвал архетипами. Они составляют более глубокий слой бессознательного, чем фрейдовское персональное бессознательное, и получило название коллективного бессознательного.

Важной частью психоанализа является теория сновидений. В 1900 г. Фрейд в работе «Толкование сновидений» предложил понимать сновидения как зашифрованные сообщения о глубинной проблематике бессознательного. Оно дается личности в связи с ее индивидуальным опытом. Но, по мнению Юнга, образы сновидений - прямые сообщения коллективного бессознательного. Сновидения есть беспристрастные заявления о душевной ситуации пациента Сновидения также архетипичны, несут в себе то же сверхличное содержание, что и образы религий. Юнг смело сблизил архетип с инстинктом. Инстинкт - врожденный способ психического восприятия. Но Юнг вводил между инстинктом и архетипом различия путем сопоставления их психических функций, т.е. не отождествлял их. Инстинкты опре­деляют наши сознательные действия, архетипы ответственны за единообразие и регуляр­ность восприятии, отличающихся иррациональностью. Архетип - восприятие инстинктом самого себя. Юнг называл также архетипы «первобытными образами». Прояснить смысл архетипов могут только образы мифологий и разные формы культуры. Архетипы проис­ходят из глубины психики, не имеют ничего общего с индивидуальным опытом, принад­лежат к сфере абсолютно бессознательного. Значит, Фрейд открыл относительное или личное бессознательное, Юнг - абсолютное или коллективное.

Юнг называл образ «первобытным», если он имеет архаическое содержание. Образ имеет архаическое содержание, если находится в поразительном соответствии со знако­мыми мифологическими мотивами. Первобытный образ всегда является коллективным, т.к. он характерен для целых народов или эпох. Архетипы детерминируют способы вос­приятия реальности, определяют бессознательные установки. Важнейшие из них отложи­лись в качестве образов религиозного сознания. Великие религии доводят некоторые из этих образов до совершенства. Но большей подлинностью обладают образы примитивных религий. Наблюдаемое явление Юнг отнес к сфере нуминозного (Р.Отто) опыта, т.е. невыразимого, таинственного, страшного, что переживается независимо от воли субъекта и относится к потустороннему, трансцендентному, божественному. Подобные сообщения непостижимы, уклоняются от объяснения. Они повсеместны, требуют специальной вос­приимчивости, т.е. простой веры к себе. Это - феномены большой смысловой мощи. Со­временный человек, с точки зрения Юнга, находится во власти архетипов не менее, чем первобытный человек. Современник чувствует свое превосходство над дикарем, но на деле не понимает того, что знал тот. Первобытный человек понимал, что находится во власти потусторонних сил.

Понятие архетип Юнг установил, опираясь на кантовское понятие « Urbild » -«первобытный образ» (первообраз). Кант понимал под ним такой, объект которого не может быть найден в опыте и в котором содержится праобраз всякого практического примене­ния разума. В 1772 г. Кант в одном из писем употребил термин « intellectus archetypus ». Юнг использовал также мысль Шопенгауэра о трансцендентальных идеях как визуальных первоначальных образах. Но наиболее глубоким источником размышлений Юнга была теория идей Платона.

Юнг следовал за Фрейдом, когда сочетал глубинную психологию и мифологические исследования. Фрейд, как известно, установил «эдипов комплекс» на основе греческого мифа, дошедшего до нас через литературу. Различие между Юнгом и Фрейдом состоит в расширении сферы взаимного пересечения психологии и мифологии. Это привело к пре­образованию концепции бессознательного. Фрейд открыл бессознательное в онтогенетиче­ском плане, Юнг - в филогенетическом. Юнгово бессознательное - «вневременная уни­версальная душа». Юнг показал распространенность одних и тех же мифологических мотивов у разных народов, их воспроизводимость на разных стадиях культуры. Было рас­крыто родство мифологии с другими процессами массовой культуры и индивидуального сознания. Это привело к расширению понимания мифологии на любую культуру и эпоху. Вся теория Юнга может быть понята как психология, в центре которой находится симво­лическая деятельность, т.е. деятельность по выражению непостижимого. Символами яв­ляются те устойчивые мотивы культуры и индивидуального сознания, чье формирование уходит в филогенез.

Опора на платоновскую теорию идей сыграла отрицательную роль в теории Юнга. Он рассматривал архетипы как индивидуальные фигуры. При таком понимании архетипы принципиально не осознаваемы. Но ведь такие фигуры обретают смысл только в целостной ситуации мифа. Поэтому архетипы правильнее понимать как бессознательные интуиции, регулирующие психическую деятельность и сознательное поведение. Это - своеобразные «семена» («зародыши») культуры и сознания, установки предвосхищения и творческого порождения собственно человеческого опыта. Архетип можно назвать также «пороговым феноменом», т.е. имеется в виду тот уровень психики, где неразличимых индивидуальное и культурно-приобретенное.

Жак Лакан (1901-1981). Работы Лакана представляют, в основном, стенограммы уст­ных комментариев к работам Фрейда. Известен лозунг Лакана: «Назад к Фрейду». Лакан оригинально переработал первую фрейдовскую топику: «бессознательное - предсознательное - сознание». Триада Лакана такова: «реальное - воображаемое - символическое». "Реальное» - самая сокровенная часть психики, всегда ускользающая от образного пред­ставления и словесного описания. «Реальное» в психике непостижимо настолько, что, описывая его, Лакан использовал кантовский термин «вещь-в-себе». «Воображаемое» - то, что роднит человеческую психику с психикой животных, поведение которых регулируется гештальтами. Это происходит в так называемой «стадии зеркала», когда ребенок в воз­расте от 6 до 18 месяцев начинает узнавать себя в зеркале и откликаться на свое имя. Ребенок ощущает себя внутри распадающимся на части, неравным себе в разные момен­та времени. Другие же убеждают ребенка принять представление о целостности Я, о его тождественности самому себе во все моменты жизни. Так имя накрепко привязывается к телу. Субъект всегда тянется к «зеркальному Я» как к недосягаемому идеалу целостности. В зеркальном двойнике находится объект завистливой агрессии. Речь Другого формирует «символическое» субъекта. Еще до своего рождения ребенок втянут в речевое поле других людей. Ребенок покорствует речи Другого, иначе, речи Господина, вынужден признать тот смысл, который другие люди припишут его призывам (например, плач мальчика объяс­няют его «озлобленностью», а плач девочки - «испугом»). В следующий раз ребенок фор­мулирует запрос в уже подсказанных ему словах, все более удаляясь от своего подлинного желания (от «реального»). У человека появляются новые желания, подсказанные культу­рой (Другой: «Не угодно ли тебе этого?» Субъект: «Да, да, именно этого мне и хотелось!»). Лакан называл «окультуренного» человека «кроссированным субъектом». По мере взросления мы все меньше знаем, что мы говорим и что хотим сказать другим людям. Речь Других людей, окружавших нас в детстве, навсегда входит в нашу психику и становится важнейшей бессознательной ее частью.

Лакан: «Бессознательное - это речь Другого» Бессознательное структурировано как языковая деятельность. Краеугольным камнем здоровой психики является, по мнению Лакана, отцовская метафора - Имя Отца. Функционирование отцовской метафоры позво­ляет вытеснить «воображаемое» и подчинить его «символическому», т.е. сугубо человече­скому в нашей психике. Психотерапия в лакановсом смысле:

• молчать, пока устами пациента выговаривается Другой, т.е. навязанные пациенту идеалы;

• дослушав речь Другого, психоаналитик, с помощью своих интерпретаций, переструктурирует речь, открывая призыв ОНО к субъекту.

Познав причины своих желаний, человек может обрести хотя бы немного подлин­ного бытия. Для этого необходимо изучать языковые структуры нашей личной истории. Идея Лакана состояла во всесилии языка над бессознательным.

ЛОГИЧЕСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ

Данное учение связано с наукой и ее проблемами. Оно заложило основы современной философии науки. Местом рождения логического позитивизма была Вена, где в 20-е гг. ХХ столетия сложился так называемый «Венский кружок". Его основателем был профессор кафедры индуктивных наук Мориц Шлик (1882-1936). В 1936 г Шлик был убит помешавшимся на религиозной почве студентом. «Венский кружок» прекратил существование в 1938 г после нацистской оккупации Австрии. Основные деятели «кружка» после этого перебрались в США.

Деятели «Венского кружка» поставили две серьезные проблемы 1) вопрос о строении научного знания, о структуре науки об отношении между научными высказываниями на эмпирическом и теоретическом уровнях, 2) вопрос о специфике науки, те научных высказывании. Речь шла о том, как определить, какие понятия являются научными, а какие только кажутся таковыми.

Шлик был убежден ,что является свидетелем решающего поворота в философии ,что бесплодному конфликту философских систем пришел конец Логические методы делают такие конфликты в принципе ненужными нужно лишь решительно принять их (Здесь вспоминается идея Лейбница, его мечта об универсальном языке рассуждений, который избежал бы многозначности естественного языка. Вместо споров можно было бы сказать «Давай посчитаем, кто из нас прав»)

Шлик говорил об изменении понимания природы самой логики .Это вопрос о природе чистых форм в познании. Всякое познание есть выражение или репрезентация Познание выражает факт, который в познании познается Это может случиться по разном) в рамках разных языков, с помощью любой произвольной системы знаков Если все различные формы репрезентации выражают одно и то же знание то они имеют нечто общее Это общее есть логическая форма. Знание есть знание лишь в силу его формы. Именно через форму оно репрезентирует познанный факт. Лишь логическая форма имеет отношение к познанию .Все остальное в выражении несущественно, «случайно», не отличается, скажем, от чернил, с помощью которых записывается утверждение Проблема познания, таким образом, может быть сведена к проблеме способа репрезентации знания, т .е. языка в самом широком смысле слова Познаваемо все ,что может быть выражено. Это тот предмет относительно которого можно задавать осмысленные вопросы Любая подлинная проблема разрешима, т е. имеет финальное, окончательное решение Указание пути решения совпадает с указанием смысла данной проблемы

Путь решения приводит к акту верификации, т. е. такому факту, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким образом определяется истинность или ложность любого утверждения в обыденной жизни или науке .Значит, критерием истины выступает наблюдение и эмпирическая наука Всякая наука есть система позна­вательных предложений, те истинных утверждений опыта .Поскольку философия не имеет опытного подтверждения она не является системой утверждений. Значит философия - не наука

Философия - это такая деятельность, которая позволяет обнаружить или определить значение предложения. С помощью философии предложения объясняются, с помощью науки - верифицируются Наука занимается истинностью предложений, а философия тем, что они на самом деле означают. Наделение смыслом всегда происходит с помощью деяний. Именно деяния составляют философскую деятельность Ошибка предшествующей философии, с точки зрения Шлика, в том, что она хотела выразить сущность вещей с помощью познавательных предложений, те высказать невысказываемое. Качества не могут быть «высказаны» Они могут быть лишь показаны в опыте

Философия рассматривалась Шликом как принципиально ненормативное исследо­вание, о чем свидетельствует отделение конкретных наук от философии Связь таких дисциплин с философией объясняется тем, что они не обладают пока достаточно ясными базисными утверждениями Их усилия направлены на смысл собственных утверждений. Когда внутри наук возникает необходимость заново подумать над смыслом базисных понятии, то это считается важным философским достижением Ведь смысл таких понятии становится более ясным Великий исследователь - всегда философ Таким образом, наука - сама себе философия Часто название «философия» применяется к действиям, которые направлены не на чистое познание, а на поведение в жизни

Мудрый человек отличается от неразумной толпы тем, что может более ясно указать смысл утверждений и вопросов, относящихся к жизненным отношениям, фактам и желаниям . Согласно Шлику, нет собственно философских проблем Можно говорить философски о каких угодно проблемах, те обсуждать их ясно и осмысленно.

Поиски непоколебимого, несомненного основания, на котором могло бы покоиться наше недостоверное знание, ставит проблему так называемых «протокольных предложений» Это утверждения, регистрирующие простые данные наблюдения и стоящие по времени в начале исследования. Одновременно они могут быть образующими логический исходный пункт науки .Проблема базиса знания состоит в нахождении критерия истины М. Шлик обратился к критическому разбору этого вопроса .Истина может состоять во взаимном согласии предложений (когеренции) Под согласием понимается, что предложения должны быть совместимыми, что между ними нет противоречий .Истина состоит тогда только в отсутствии противоречия. Но такая истинность носит характер тавтологии Это лишь формула внутри логического исчисления Здесь устранена всякая связь с реальностью .Так, предложения чистой геометрии должны быть совместимыми лишь с аксиомами произвольно поставленными в начало. Если такая совместимость имеет место, то предложения называются истинными или правильными Это формальная истина, ко­торую отличают от истины материальной Материальная истина есть истина предложений о фактах, т. е. истина синтетических предложений

Обыденное познание прежде всего служит обыденным потребностям. Чтобы ориен­тироваться в окружающем мире, человек должен предвидеть грядущие события .Для этого он использует универсальные предложения Он может использовать их только в том случае, если предсказываемое случается на самом деле То же в науке Когда предсказание подтверждено, цель науки достигнута Радость познания есть радость верификации, ощущение триумфа, если догадка оказывается верной Эту радость доставляют нам предложения наблюдения. Наука не покоится на них, но ведет к ним Они говорят о том, что наука все делала правильно .В реальности они являются абсолютно фиксированными точками. Эти предложения носят характер констатации .В них входят демонстративные термины, имеющие смысл простого жеста Правила их употребления учитывают, что в построении предложений, в которых они встречаются, имеется некоторый опыт, поэтому внимание направлено на что то наблюдаемое. Такие слова, как «здесь», «теперь», «вот», не могут быть описаны с помощью общих определении То, что они обозначают, должно быть соединено с указанием или жестом. Чтобы понять смысл такого предложения на­блюдения, следует одновременно выполнить жест, нужно каким-то образом указать на реальность Их понимание есть в то же время из верификация Человек охватывает смысл предложения одновременно с их истинностью Предложение наблюдения дает нам удовлетворение от подлинного знания о реальности Подлинная констатация не может быть записана .Стоит только написать демонстративные слова «здесь», «теперь», они те­ряют смысл в качестве жеста. На место констатации подставляется протокольное пред­ложение, имеющее характер гипотезы. Констатация - это несомненный, абсолютно фик­сированный пункт встречи познания и реальности Констатация всегда уникальна Она не лежит в основе науки, но познание достигает констатации, прикасаясь к каждой лишь на мгновение, распространяясь затем дальше.

Другим представителем «Венского кружка» был Рудольф Карнап (1891-1970). Он окончил гуманитарную гимназию, но затем в Венском университете изучал математику, философию и физику. С 1926 по 1931 гг. Карнап работал в Венском университете .Здесь он являлся сотрудником М. Шлика, который возглавлял кафедру индуктивных наук, которую до него возглавляли известные физики Мах и Больцман. С 1931 по 1936 гг. Карнап был профессором натурфилософии естественнонаучного факультета Немецкого университета в Праге. В 1936 г. Карнап эмигрировал в США, где продолжил свою научно-педагоги­ческую деятельность в ведущих университетах.

Среди своих учителей Р. Карнап называл Г. Нооля, философа и педагога, ученика В. Дильтея. Карнап научился у Нооля находить в философских теориях классиков «чувство жизни» и вскрывать историко-культурную питательную почву философских систем. Отсюда связь идей Карнапа с «философией жизни». Это проявляется в работе Карнапа «Мнимые проблемы в философии», а также в его классической статье «Пре­одоление метафизики логическим анализом языка».

Карнап указывал, что в строгом смысле бессмысленным является ряд слов, кото­рый внутри определенного языка совершенно не образует предложения. В этом случае говорят о псевдопредложениях. Мнимые предложения метафизики, с точки зрения Карнапа, путем логического анализа разоблачаются как псевдопредложения. Язык состоит из слов и синтаксиса, т.е. из слов, имеющих значение, и из правил образования предложений. Имеется два вида псевдопредложений: 1) встречается слово, относительно которого лишь ошибочно полагают, что оно имеет значение; 2) употребляемые слова, хотя и имеют значение, но соединены между собой в противоречии с правилами синтаксиса, так что предложение в целом не имеет смысла.

Если слово внутри определенного языка имеет значение, то говорят, что оно обо­значает понятие. Чтобы иметь значение, слово должно отвечать определенным усло­виям: 1) должен быть установлен синтаксис, т.е. способ включения в простейшую форму предложения, в которой оно может встречаться. Такая форма предложения назы­вается элементарной; 2) для элементарного предложения соответствующего слова должен быть дан ответ на вопрос, который формулируется различным образом:

1. из каких предложений оно выводимо и какие предложения выводимы из него?

2. при каких условиях оно истинно и при каких - ложно?

3. как его верифицировать?

4. какой оно имеет смысл?

1 - корректная формулировка; 2 - способ выражения, характерный для логики; 3 - манера выражения теории познания; 4 - характерно для философии (феноменологии). Но 4 раскрывается через 2.

Смысл предложения лежит в его критерии истинности. 1 - металогическая форму­лировка, т.к. значения многих слов, а именно: преобладающего числа слов науки, можно определить путем сведения к другим словам .Ряд слов только тогда обладает смыслом, когда установлено, как он выводится из протокольных предложений, какого бы качества они ни были.

Если значение слова определяется его критерием (методом верификации), то по­сле установления критерия нельзя ничего сверх этого добавлять, что подразумевается под этим словом. Если для нового слова не установлен критерий, то предложения, в которых оно встречается, ничего не выражают. Они являются пустыми псевдопредложениями.

Допустим, некто образует слово «бабик» и утверждает, что имеются вещи бабичные и небабичные. Как в конкретном случае установить, к какому классу относится данная вещь? Карнап считает недопустимыми следующие ответы: 1) для «бабичности» нет эмпи­рических характеристик, 2) это вечная тайна для слабого человеческого рассудка, 3) для меня лично это слово нечто означает. Такие ответы - либо пустая болтовня, либо психо­логический факт наличия некоторого представления или чувства. Но благодаря этому слово не получает значение.

Теперь пусть а – некоторое слово , S(a) - элементарное предложение, в которое оно входит.

Необходимое и достаточное условие для того, чтобы «а» имело значение дается в     сле­дующих эквивалентных формулировках:

1. известны эмпирические признаки «а»,

2. установлено, из каких протокольных предложений может быть выведено S(a) ,3. установлены условия истинности для S(a), 4. известен способ верификации S(a).

Тот факт, что в естественном языке можно образовывать бессмысленный ряд слов без нарушения грамматики, указывает на то, что, с логической точки зрения, граммати­ческий синтаксис не достаточен. В логически правильно построенном языке метафизика совсем не могла бы быть выразима. (Замечу, что и поэзия тоже, т.к. это правоволушарныи язык. - ОМ) Возможность образования псевдопредложений основана на логических не­достатках естественного языка. Метафизика - не простая «игра воображения» или «сказка». Предложения «сказки» противоречат не логике, а только опыту. Они осмыслены, хотя и ложны. Метафизика - не «суеверие». Верить можно в истинные и ложные предложения, но не в бессмысленный ряд слов. Метафизические предложения нельзя рассматривать и как «рабочие гипотезы». Для гипотезы существует связь (истинная или ложная) с эмпи­рическими предложениями. Речь идет о том, что метафизические предложения не вери­фицируемы в смысле позитивистской науки. Метафизика хочет найти и представить зна­ние, которое недоступно эмпирической науке. Смысл предложения находится в методе его верификации. Таким образом, предложения означают лишь то, что в них проверяемо. Значит, речь идет о таком измерении истины, как достоверность. Она связана с методичностью. Способность вновь и вновь следовать пути, по которому уже про­ходили, и есть методичность. Она отличает способ деятельности в науке. С точки зрения Карнапа, предложение, если оно вообще о чем-то говорит, говорит об эмпирических фак­тах. О чем-то лежащем по ту сторону эмпирического, нельзя ни сказать, ни мыслить, ни спросить. То, что претендует простираться за пределы опыта, есть мнимое знание. Для философии остается только метод, т.е. логический анализ. В негативном смысле он слу­жит для исключения псевдопредложений. В позитивном употреблении этот метод служит для пояснения осмысленных понятий и предложений, для логического обоснования ре­альной науки и математики. Метафизика служит не для высказываний о положении дел, о существующем и несуществующем. Она служит для выражения чувства жизни, состоя­ния в котором живет человек, эмоционально-волевого отношения к миру, к ближнему, к задачам, которые он решает, к судьбе, которую переживает. Метафизика ничего не вы­сказывает, а только нечто выражает, как художник. Музыка - самое чистое средство для выражения чувства жизни, т.к. она более всего освобождена от всего предметного. Гармо­ничное чувство жизни выражается в монистической системе. Такова музыка Моцарта. Героическое чувство жизни выражается в дуалистической системе, но это же уже сделал Бетховен. Метафизика - музыканты без музыкальных способностей. Поэтому они имеют сильную склонность к работе в области теоретического выражения, к связыванию поня­тий и мыслей. Метафизика является типом искусства, причем недостаточным.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Джордж Эдвард Мур (1873-1958) родился в многодетной семье врача. За­кончил Тринити-колледж Кембриджского университета. С 1920 по 1947 гг. Мур был ре­дактором наиболее влиятельного английского философского журнала «Mind». Считался патриархом британской философии текущего века. Глубокое воздействие на философию англоязычных стран Мур оказал своей методологией логико-семантического анализа язы­кового материала гносеологических и этических текстов. Мур апеллировал также к «здравому смыслу».

На Мура оказала влияние шотландская школа «здравого смысла» в лице ее основа­теля Томаса Рида (1710-1796). Понятие здравого смысла концентрируется на обществе. Здравый смысл служит тому, чтобы направлять нас в общественных делах и в общест­венной жизни, когда наши способности к рассуждению покидают нас в темноте. Философия здорового человеческого разума выступает как целительное средство против «лунатизма» метафизики. Она также содержит основы моральной философии, удовлетворяющей жиз­ненным потребностям общества.

В Новое время сложилось убеждение, что разумными являются только такие выска­зывания, которые могут быть выведены из других, интуитивно ясных. Они бывают двух видов: самоочевидные (1+1=2) и неопровержимые («У меня болит голова»).

Д. Юм называл математическое знание демонстративным, т.к. заблуждение выдает себя противоречием. Ложное суждение противоречиво. С помощью обыденного языка (в силу его многозначности) ничье существование не может быть демонстративно доказано. Все существующее поэтому можно признать несуществующим. Философ-скептик говорил об ошибочности речевой формы «я достоверно знаю, что р», где р - высказывание о материальном предмете. Но дело в том, что высказывание «достоверно знаю» применяется к эмпирическим и логическим достоверным (демонстративным) высказываниям в разных смыслах.

Под «выражением обыденного языка» понимается такое высказывание, которое употребляется для описания ситуаций, если ситуации такого рода существуют или в их существовании убеждены. В этом смысле всякое высказывание, описывающее какую-нибудь осмысленную ситуацию обыденной жизни, не является противоречивым. Таким образом, противоречивое утверждение не имеет осмысленного употребления в языке. Даже когда высказывание на вид противоречиво, его нельзя назвать таковым, если его употребляют. Например, выражение «это есть и нет» на вид кажется противоречивым. Но оно имеет описательное употребление, когда речь идет о легком тумане. Корректно оно описывает и виртуальную реальность как бытие без четких границ. Таким образом, эмпирическое вы­сказывание может быть парадоксальным и не быть ложным. Парадоксальные эмпирические высказывания утверждают существование эмпирических фактов, которые, по мнению большинства, не совместимы с существованием других всеми признанных фактов.

Понимать предложение значит быть готовым каким-то образом его использовать. Если мы не можем придумать ни одного примера его употребления, то мы совсем не по­нимаем данное предложение.

Человек, делая эмпирическое высказывание, может ошибаться двояким образом:

1) ошибка в отношении фактов; 2) употребление некорректного языка. Человек, прекрас­но зная, каковы факты, может употреблять для их описания неправильный язык. Когда налицо лингвистическое несогласие, можно говорить о чьей-то ошибке. Один из собесед­ников или все вместе употребляют некорректный язык. Пример: «Три храбрых зверолова охотились в лесах»

Мур придумал технику опровержения скептицизма, построенную на том, что заявле­ния скептиков идут вразрез с реальной практикой использования языка. Необходимо апел­лировать к здравому смыслу. Например, вместо выражения «Я одет» смешно говорить «Я думаю, что я одет, хотя возможно, это и не так». На этом строится доказательство Муром существования внешнего мира. Чтобы доказать, что внешний мир существует, нужно до­казать, что существует хотя бы один объект, независимо от моего сознания. Можно дока­зать, например, что две человеческих руки существуют. Я показываю или говорю: «Вот одна моя рука», «А вот другая». Мур настаивал, что доказал это абсолютно строго:

1. Посылка доказательства отличается от заключения. Посылка выражена в показе рук и жестикуляции. Заключение состоит в утверждении, что в данный момент сущест­вуют две человеческих руки. Посылка намного определеннее, а заключение является более общим.

2. В момент доказательства Мур безусловно знал, что передается определенными жестами и словами. Мур знал, где находятся его руки в данный момент и указывал на них, говоря: «Вот». Абсурдно думать, что это не знание, а только мнение.

3. Заключение следует из посылки. Несомненно, что если одна моя рука здесь, а другая там, то в данный момент они существуют.

Есть вещи (посылки доказательства Мура, в том числе), которые я безусловно знаю, даже если не умею их доказать. Мур показывал, что в любом исследовании определенные положения принимаются как данные. Любая попытка усомниться в правильности этих положений и как-то их проверить привела бы к тому, что человек вообще перестал бы понимать, как возможно исследование чего-либо.

Опираясь на доказательства Мура, его коллега по Кембриджу Л. Витгенштейн (1889-1951) написал трактат «О достоверности». Если я ставлю эксперимент, то не сомне­ваюсь в существовании прибора, который находится передо мной. Я могу сомневаться в чем угодно, только не в этом. Я уверен, что цифры, написанные мной на бумаге, не исчезнут сами собой. Уверенность в этом сродни уверенности в том, что я никогда не был на Луне.

У каждого человека есть набор предложений, которые обладают двумя признаками:

• Они «вне сомнения». Сомнение относительно этих предложений привело бы к потере способности рассуждать, выносить суждения, даже сомневаться. Сомнение по отношению к некоторым положениям обессиливает сомнение по отношению к чему бы то ни было. Нет ничего абсурдного в том, если человек откажется в них усомниться. В этом состо­ит их фундаментальность. Если я подойду к дереву, а под руками окажется пустота, то я могу утратить доверие ко всем показаниям органов чувств.

• Можно усомниться во всех вычислениях, если 2х2 окажется равным 5. Но: выражение «я знаю» употребляется тогда, когда не надо ни в чем убеждаться.

Слабость аргументации Мура состояла в том, что он полагал, будто любое фило­софское высказывание, нарушающее обыденный язык, является ложным. Действительно, многие философские высказывания нарушают обыденный язык и вводят в заблуждение. Философские высказывания могут показаться более значимыми, чем есть на самом деле. Философы действительно могут впасть в путаницу. Но в целом обыденный язык не слишком значим для философии.

Основные сочинения Л. Витгенштейна: «Логико-философский трактат» (вышел в 1921 г.), «Философские исследования» (закончены в 1949 г.).

Аналитическую философию отличает исследование всего комплекса философских проблем путем анализа языка. Цель этого - сделать данные идеи ясными и отчетливыми. Отсюда концепция философии как «языковой терапии».

В философских исканиях Витгенштейна отчетливо выделяется два периода: период «Трактата» (1912-1920 гг.) и период «Исследований» (1929-1951). Ранняя концепция Витген­штейна представлена успехами логического анализа. Поэтому Витгенштейна иногда ин­терпретируют как позитивиста. В «Логико-философском трактате» Витгенштейн зани­мался природой предложений, т.е. тем, как можно представлять вещи определенным образом. Витгенштейн здесь придерживался концепции изоморфизма между языком и действительностью. Совокупность предложений есть язык. Предложение - образ действи­тельности. Предложение получает свой смысл только благодаря представлению реальности. Совокупность истинных предложений будет представлять всю реальность. Для Витген­штейна в этот период не может быть предложений о предложениях, которые представляют то, что предложение имеет общего с реальностью. Такие предложения не отвечают условиям осмысленности. Невозможность философских предложений вытекает из установления пределов того, что может быть сказано. Предложения могут показывать логическую форму, поскольку они ее имеют, но не могут ее выражать. Философская деятельность состоит из разъяснений, но ни одно предложение, полученное в ходе такого прояснения, не будет философским. Правильный метод философии состоит в том, чтобы не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, т.е. кроме предложений естествознания.

Витгенштейн повлиял на деятелей «Венского кружка», считавших Витгенштейна своим соратником. Но уже в «Логико-философском трактате» ставились и другие проблемы. Витгенштейн говорил, что мистическое - не то, как мир есть, а что он есть. Созерцание мира, с точки зрения Витгенштейна, - это созерцание его как целого, ограниченного це­лого. Переживание мира как ограниченного целого - вот что такое мистическое. Для от­вета, который невозможно высказать, нельзя высказать и вопрос. Поэтому тайны (das Ratsel) не существует. Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно и ответить. Скептицизм не опровержим, но явно бессмыслен, поскольку он сомневается там, где невозможно спрашивать. Ибо сомнение может существовать только там, где су­ществует вопрос, вопрос - только там, где существует ответ, а ответ - лишь там, где нечто может быть высказано. Мы чувствуем, что даже если бы были получены ответы на все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были бы затронуты этим. Тогда, конечно, уже не осталось бы вопросов, но это и было бы определенным ответом.

Решение жизненной проблемы мы заключаем по исчезновению этой проблемы. Те, кому после долгих сомнений стал ясен смысл жизни, все же не в состоянии сказать, в чем состоит этот смысл. В самом деле, существует НЕВЫСКАЗЫВАЕМОЕ. Оно показывает себя, это - мистическое. О чем невозможно говорить, о том следует молчать. Этим афоризмом за­канчивается «Логико-философский трактат». Витгенштейн сконцентрировал внимание на проблеме границы между тем, что может быть сказано ясно, т.е. в логически отчетливой форме знания о мире, фактах, объектах, и тем, что в принципе не указывается в форме знания, не поддается свойственным ему способам выражения и должно постигаться иначе говоря о «мистическом» и «невыразимом» Витгенштейн имел ввиду особую сферу челове­ческого духа, где живут, так или иначе решаются (естественно, вненаучным способом) самые серьезные и важные для человека проблемы. Именно они наиболее интересны для философа. Высказать их повествовательно, в форме знания нельзя. Они, согласно Витгенштейну, раскрываются лишь косвенно, показывают себя. Таким образом, смысл фило­софии Витгенштейна состоит в длившейся всю его жизнь оппозиции сциентизму. Поскольку язык есть знаковая система, к нему возможен троякий подход:

• «семантика» как отношение знака к объекту. Рассмотрена Витгенштейном в «Трактате»

• «синтаксис» - отношение знака к знаку. Это объект исследований Р.Карнапа, в частно­сти, в работе «Логический синтаксис языка»

• «прагматика» - отношение человека к знаку. Она рассматривалась Витгенштейном в «Философских исследованиях».

Витгенштейн, как и Мур, утверждал, что значение слова есть его употребление в языке. Работа Витгенштейна начиналась ссылкой на Бл. Августина, относящейся к дет­ским воспоминаниям последнего. Иногда взрослые называли ту или иную вещь, затем, вновь обращаясь к ней, называли тем же именем. Это задерживалось в памяти младенца Августина. Помогало и то, что взрослые пользовались жестами и интонациями голоса. Состояние души желающей и отвергающей так или иначе проявлялось во всех движениях тела. Слыша в разговорах одни и те же слова, младенец мало помалу научился их выго­варивать и выражать ими свои желания. Научившись пользоваться словесными знаками, он вступил в бурную жизнь человеческого общества.

В словах Августина заключается особая картина действия человеческого языка. Слова языка именуют предметы. Предложения - это связь таких наименований. Каждое слово имеет какое-то значение. Оно - соответствующий слову объект. В обучении языку у Августина имеются в виду существительные («стол», «стул», «хлеб»), имена лиц, наиме­нования определенных действий и слов. Все прочие типы слов опускаются. Речь идет о более примитивном языке, чем реальный язык. Витгенштейн строил модель такого языка.

Этот язык должен обеспечить взаимопонимание между строителем и его помощником. Строитель возводит здание из блоков, колонн, плит и балок. Помощник должен подавать их в нужном строителю порядке. Язык общения состоит из слов «блок», «колонна», «пли­та», «балка» Витгенштейн рассматривал свою модель как завершенный примитивный язык. Правда, этот язык может обогащаться. Например, мастер говорит: «Блок сюда». Помощник кладет его, куда указано. Далее мастер говорит: «Две балки». Язык общения становится еще богаче, в нем появляется число. Далее язык может усложняться с услож­нением человеческих отношений.

Весь процесс употребления слов в такой модели языка можно представить в каче­стве одной из тех игр, с помощью которых дети овладевают родным языком. Такие игры Витгенштейн называл «языковыми» и говорил о примитивном языке как «языковой игре». Процесс повторения слов за кем-то Витгенштейн также называл «языковой игрой». При­мер: игры-хороводы. «Языковяя игра» - это язык и действия, с которыми он переплетен. Мячом пользуются по-разному в футболе и баскетболе. Так же употребление слов подчи­няется некоторым общепринятым правилам, подобным правилам игры. Слово имеет зна­чение только тогда, когда находится в игре. Каждая «игра» представляет собой 'форму жизни» - особый способ человеческой жизни и коммуникации. Она имеет свои правила, которые определяют значение слов.

Сравнивая виды игр, Витгенштейн находил в них сложную сеть подобий, которые накладываются друг на друга. Это - сходство в большом и малом. Эти подобия Витген­штейн называл «семейными сходствами». Аналогично накладываются сходства, сущест­вующие у членов семьи: рост, цвет глаз, походка, темперамент. «Игры» образуют семьи. Ответить на вопрос, что такое «игра», каково значение этого слова, значит просто по­смотреть и описать игры.

Философские проблемы возникают тогда, когда появляется языковая путаница, ко­гда люди смешивают различные языковые игры. Отсюда возникает терапевтическая функция лингвистической философии: уберечь человека от языковой путаницы - то же, что «помочь мухе выбраться из мухоловки». «Языковые игры» несоизмеримы, т.е. правила одной из них нельзя свести к правилам другой. Каждая «языковая игра» задает свой взгляд на мир». Так же понятие одной философской системы нельзя свести к языку дру­гой философской системы.

В лице Витгенштейна философия движется от логики к культурологии. Здесь ана­лизируется лингвистический аспект культуры.

В 50-е гг. некоторые философы сосредоточили внимание на повседневном употреб­лении выражений, с помощью которых формулируются философские доктрины. Наиболее важной была деятельность Джона Остина (1911-1960) и его последователей в Окс­форде. Все они были независимы от Витгенштейна и считали его подход несистематиче­ским. Отношение аналитиков к Остину было неоднозначным. Годы безоговорочного гос­подства Оксфордской школы сменились периодом единодушного отказа от его стиля философствования. В последние годы отношение к Остину стало более взвешенным. Остин надеялся, что в результате его деятельности появится новая дисциплина, являющаяся синтезом философии и лингвистики. Остин называл ее лингвистической фено­менологией. Центральное место в его ранних работах занимала концепция перформативных и констатирующих высказываний. Перформативные высказывания - такие, ко­торые оказываются исполнением некоторого действия. Они также способны применять действительность фактом своего говорения. Например, «Запрещается народу пить в жару сырую воду». Констатирующие - это описательные (дескриптивные) высказывания, которые могут быть истинными или ложными.

В дальнейшем Остин преобразовал данную концепцию в теорию «речевых актов». Речевой акт состоит из:

1) локутнвного акта (говорения самого по себе, т.е. произнесения текста с опреде­ленным смыслом);

2) иллокутивного акта, назначение которого информирование, приказ, предупреж­дение и т.д. Такое высказывание обладает конвенциональной силой и приводит к прак­тическим последствиям. Остин показал, что в языковом общении, помимо слов, имеются и некоторые мыслительные (ментальные) действия. Сообщение не сводится к передаче информации, а содержит определенную цель. Речь обладает иллокутивной силой, т.е. го­ворящий стремится не только сообщить что-то, но и воздействовать на адресата, вмешиваясь в его сферу. В новом понимании речи акцент ставится на самом действии и его результате. Восприятие и переработка принятой информации является для адресата сигналом для собственных действий. Речь как действие включает в себя два уровня:

• действие корреспондента, направленное на адресата,

• ответное действие адресата.

Таким образом, между говорящим и слушающим возникает область взаимодействия, в которой участники коммуникации вырабатывают общие ориентиры. Жест и интонация имеют такую же коммуникативную значимость, что и слово.

3) перлокутивного акта (имеет цель вызвать или достичь чего-либо через посредство убеждения, устрашения и т.д. Таким образом, имеет место целенаправленный эффект воздействия на чувства и мысли воспринимающих речь людей).

Теория «речевых актов» оказала большое влияние на работы лингвистов и логиков.

Остином двигали постоянные подозрения по отношению к терминологии, изобре­тенной философами, к особому использованию ими обыденных выражений. Он стремился показать, что формулирование традиционных философских доктрин даже в исходных вопросах основывается либо на ошибочных допущениях, либо на отступлениях от повсе­дневного употребления слов. Обнаружение таких искажений и путаницы зависит от точного описания действительного употребления терминов. До некоторой степени цель Остина совпадает с задачами позднего Витгенштейна. Но у Витгенштейна описания получают значимость под давлением философских проблем, которые ведут к заблуждениям Позд­ние работы Витгенштейна воплощают идею философии как деятельности по прояснению языковых выражений, я не как совокупность теорий или истин. Прояснение достигается только обращением внимания на то, что находится перед нашими глазами. В этом смысле логика (как метод философии) вырастает не из интереса к тому, что происходит в при­роде, не из стремления постичь причинные связи, а из потребности понять фундамент или сущность всего, что нам дано в опыте. Для этого не нужен поиск новых фактов, стремление узнать с их помощью что-то новое Нужно понять нечто такое, что уже от­крыто нашему взору. Как раз это мы в каком-то смысле не понимаем.

Витгенштейн ссылался на известный парадокс Бл. Августина о времени: «Что такое время? Если никто меня не спрашивает, знаю; если хочу пояснить спрашивающему, за­трудняюсь ответить. Настаиваю, однако, что твердо знаю». Этого нельзя было бы сказать о каком-нибудь вопросе естествознания (например, об удельном весе водорода). То, о чем говорит Августин, и есть то, о чем нужно напоминать себе, то, что почему-то вспоминается с трудом. По мнению Витгенштейна, это - воспоминание о типе высказываний, связанных с данным явлением. Поэтому и Августин припоминал различные высказывания о дли­тельности событий, об их прошлом, настоящем и будущем.

Таким образом, работа философа - это сбор воспоминаний с определенной целью. Какие воспоминания наилучшим образом служат этой цели является делом стратегии, изобретательности, а не открытия философской истины внутри некоторой специальной области. Философия есть битва против околдованности нашего разума средствами языка Мы думаем, что задаем глубокие вопросы о мире, но в действительности выражаем неяс­ность и путаницу по поводу грамматики языка, на котором их задаем. Собирая свои воспоминания о действительности использованных выражений, Витгенштейн пытался вы­вести слова из их «неправильного», метафизического употребления.

Для Остина же описания действительного употребления предложений и тщатель­ного различения тесно связанных терминов обладают самостоятельной ценностью. Язык чудовищно богат, мы едва начали систематично понимать разнообразие того, чем уже давно владеем. Сказать, что слово или речевой оборот имеют значение, значит, сказать, что существуют предложения, в которых они содержатся. Толковый словарь может только предложить помощь в понимании предложений, содержащих данное слово. Справедливо утверждать, что только предложение имеет значение. Корректно, с точки зрения языко­вого употребления, спрашивать: «Каково значение слова «крыса»?» Менее законным яв­ляется вопрос: «Что такое крыса?» Понятно, что все так и спрашивают, если не знают, что такое X. Но если перенести этот вопрос в область философии, то получается путаница. Вопрос «Что такое X?» эквивалентен вопросу «Что такое Х вообще?» или «В чем состоит идея X?» Таким образом, «крыса вообще» или идея «крысости» становится самостоятельной сущностью. Утверждения Остина направлены против реализма сократовско-платоновского подхода. Остин уделял внимание вопросу, который, по его мнению, породил множество ошибочных теорий. Этот вопрос: «Почему мы называем вещи одним и тем же именем?» Номиналисты дают отрицательный ответ. Вещи называются одним и тем же именем по­тому, что они являются сходными, хотя в них нет ничего тождественного. Остин спорит с номиналистами. В конце концов, не является истинным то, что все вещи, называемые одним именем, сходны между собой в обычном смысле слова, т.е. похожи друг на друга.

Примеры: 1. Прилагательное «здоровый» входит в такие речевые конструкции, как «здоровое тело», «здоровый цвет лица», «здоровый дух». Слово «здоровый» используется здесь паронимически. Параномия - термин Аристотеля. В лингвистике под ним понимают явление частичного звукового сходства слов (паронимов) при их смысловом различии (полном или частичном). В данном случае имеется первичное смысловое ядро, т.е. смысл, в котором слово «здоровый» используется применительно к здоровому телу. Остин назы­вал его ядром, т.е. оно содержится как часть в двух других смыслах, установленных как производные от «здорового тела». Понятно, что «здоровый дух» не похож на «здоровое тело», а «здоровый цвет лица» хотя и напоминает о физическом здоровье, но не является телом как таковым.

2. Возьмем слово «фашист». Исходно оно указывает на большое количество признаков:

- член радикальной организации,

- воинствующий националист,

- сторонник военной диктатуры,

- сотрудник репрессивного аппарата,

- агрессивный, жестокий индивидуум.

Р.Барт называл язык «фашистом», т.к. смысл фашизма не в том, чтобы запрещать говорить нечто, а в том, чтобы принуждать к определенному типу говорения. Как используется слово «фашист» применительно к тому, кто не обладает одной из перечисленных харак­теристик? Каждая из характеристик может быть названа «неполным смыслом». Те, кто называется «фашистом» в каждом из этих смыслов, вовсе не похож на других.

Некоторые исследователи считают, что значение слова есть «класс сходных еди­ничных вещей». Но Остин считал такой «класс» также фиктивной сущностью. Во-первых, существует уверенность, что все слова являются именами, т.е. фактически собственными именами. Они обозначают и указывают тем же способом, что и собственные имена.

Д.С.Милль (1806-1873) ввел в качестве логических терминов «коннотацию» (соозначение), отличается от «денотации» (означение). В первом случае имеется в виду указание на совокупность свойств обозначаемого предмета, во втором - указание на предметное значение имени. Так называемые коннотативные имена (например, «человек») прямо обозначают свой предмет и косвенно указывают на его свойства. Неконнотативные имена обозначают либо какой-то предмет (например, Иван, Москва, Россия), либо только свойство (белый, длинный, добродетельный). В языке немало слов, не имеющих д е н о т а т а, но имеющих коннотацию. То есть они получают определение по совокупности известных слов (например, «единорог», «русалка» и т.д.). Остин обратил внимание после­довательно на этот факт.

Во-вторых, возьмем предложение: «Государство владеет этой землей». Его анализ осуществляется с помощью предложений об отдельных людях и их отношениях. Из этого анализа вытекает вопрос: «Что во всем этом есть государство?» Ответ: совокупность ин­дивидуумов, объединенных определенным образом. Но сам вопрос неявно содержит в себе утверждение, что государство есть нечто независимое от самих этих людей. То есть госу­дарство - некая самостоятельная сущность. Это неправильно. Другой пример, возьмем предложение: «Деревья могут существовать невоспринимаемыми». Оно формулируется на основе утверждений об известных данных. Отсюда вытекает теория так называемых сенсибилий (буквально: «то, что может быть ощущаемым»).

Бертран Рассел (1872-1970) называл так «чувственные данные», которые существуют, не будучи актуально воспринимаемыми. Но возникает вопрос: «Пахнет ли роза, когда ее никто не нюхает?» Этот вопрос не эквивалентен другому: «Есть ли данная роза, когда я ее не воспринимаю?» Данная роза, естественно, обладает самостоятельным существованием. Но запах как чувственное данное отсутствует без воспринимающего носа.

«фундаментальная ОНТОЛОГИЯ» Мартина Хайдеггера

Хгйдеггер (1889-1976) родился 26 сентября 1889 г. на юге современной федеральной земли Баден-Вюртемберг в городке Месскирхе. Это историческая область швабско-алеманской общности со смешанным населением католического и протестантского вероиспове­дания. Отец Хайдеггера был ремесленником, а также причетником и звонарем католиче­ского храма Св. Мартина. Историческая родина Хайдеггера дала миру многих писателей и мыслителей: философы Шеллинг и Гегель, поэты Виланд, Шиллер, Гёльдерлин, писатели Вильгельм Гауф, Герман Гессе происходили из швабов. Швабом был Альберт Великий, из швабского рода, осевшего в Южной Италии, происходил Фома Аквинский.

Хайдеггер поступил в гимназию иезуитов в Констанце, потом прослушал 4 семестра теологии, математики и естественных наук в университете Фрайбурга (один из старейших в Европе, основан в 1460 г.) Учеба во Фрайбурге началась зимой 1909-1910 гг. В первом же семестре Хайдеггер приступил к чтению обоих томов «Логических исследований» Э.Гуссерля.

Хайдеггер узнал, что гуссерлианский образ мыслей был предложен Францем Брентано в диссертации «О различных значениях сущего у Аристотеля» (1862). Именно эта работа Брентано была исходной в философских занятиях Хайдеггера. На него произвело впечатление рассуждение Брентано о том, что если сущее сказывается в различных зна­чениях, то какое значение является путеводным и основным. Что есть бытие? В конце своего обучения в гимназии Хайдеггер прочитал сочинение профессора догматики Фрай­бургского университета Карля Брайга «О бытии. Абрис онтологии». Работа сопровожда­лась приложением обширных цитат из Аристотеля и Фомы Аквинского, а также разбором этимологии слов, обозначающих основные онтологические понятия. Именно это последнее оказало сильное влияние на мышление Хайдеггера. Он слушал лекции Брайга, от него впервые услышал о значении Шеллинга и Гегеля для спекулятивной теологии .Хайдеггер пришел к выводу, что напряженные отношения между онтологией и спекулятивной тео­логией являются каркасом метафизики.

Хайдеггер стал посещать семинары Генриха Риккерта, который обсуждал две работы своего ученика Эмиля Ласка, погибшего в I Мировую войну. Работы Ласка «Логика фило­софии и учение о категориях. Исследование об области влияния логических форм» (1911) и «Учение о суждении» (1912) находились под сильным влиянием философии Гуссерля. Хайдеггер читал последующие работы Гуссерля и М.Шелера. В 1919 г. Гуссерль переехал во Фрайбург и получил кафедру философии. Он требовал в своем преподавании отказа от применения философских знаний без их проверки, а также отказа привносить в беседу авторитет великих мыслителей. Но Хайдеггер не хотел расставаться с Аристотелем, полагая, что феноменологический метод делает плодотворным истолкование текстов Аристотеля.

С 1919 г. Хайдеггер стал ассистентом Гуссерля. Исследователи отмечают необъятную силу и монологичность гуссерлева мышления. Когда Гуссерль писал «Логические исследо­вания», у него не было даже основательного знания Канта. Он не мог читать более двух страниц какого-нибудь автора, так как влияние его собственного мышления было таково, что он откладывал книгу в сторону. Принципиальный характер носила его невосприим­чивость к внешнему, концентрированность на задачах своего философского труда. Имен­но это сделало возможным то, чего достиг Гуссерль в философии. Собеседники указывали также на его неумение слушать других. Он начинал с вопроса, ответ его не интересовал, дело заканчивалось длинным монологом. Хотя Гуссерль был прекрасным педагогом.

Хайдеггер постепенно осознал, что феномен в понимании Гуссерля - это то, что греческое мышление называло словом алетейя, т.е. несокрытость присутствующего, его раскрытие/показывание себя. Заново найденное в феноменологических исследованиях оказывалось главной чертой греческого мышления, т.е. философии как таковой.

Закономерно обращение Хайдеггера и в зрелые годы к теме «Гегель и греки». Ге­гель толкует четыре основных слова греческой философии. Они говорят на языке веду­щего слова «бытие» (эйнаи - сущее, зон - вечность, усия - сущность). Они снова и снова говорят в последующей западной философии вплоть до сегодняшнего дня:

1) Э н - «всё» - слово Парменида;

2) Л о г о с - «разум» слово Гераклита;

3) И д е я - «понятие» - слово Платона;

4) Энергия - «действительность» - слово Аристотеля.

Бытие как первая простая объективность объектов мыслится Гегелем без отношения к еще не продуманному субъекту через чистое абстрагирование от него. Главная мысль Парменида, в трактовке Гегеля, в ее понимании Хайдеггером, состоит в утверждении тож­дества бытия и мышления. То есть бытие как мысль, которая есть, продуцируется мыш­лением. Гегель видел в тезисе Парменида предварительную ступень к Декарту, с которого и начинается определение бытия, исходя из сознательного полагаемого субъекта. Поэтому Гегель считал, что с Парменида и начинается собственно философствование. Главный упор в гегелевской интерпретации Гераклита делается на диалектическое, т.е. единство и единение противоположностей. Гераклит - первый, кто признает диалектизм как принцип. Платоновские идеи Гегель понимал как определенное в себе всеобщее. «Определенное в себе» означает: идеи мыслятся в их взаимопринадлежности Они не просто сущие в себе первообразы, но сущие «в себе и для себя». «В себе и для себя» означает: здесь заложено их становление самими собой, их понятие себя. Идеи существуют не непосредственно в сознании как созерцании. Они опосредованы сознанием в познании. Продуцирование идей есть постижение как деятельность абсолютного знания в качестве «науки». Гегель говорил, что с Платона начинается философия как наука.

Слово Аристотеля «энергия» Гегель перевел как «действительность» (по-латински actus). «Энергия» в еще большей определенности есть «энтелехия», т.е. в себе цель и реа­лизация цели. В «энергии» Гегель видел предварительную ступень абсолютного самодви­жения духа, т.е. действительность а себе и для себя. Здесь дух через свою деятельность полагает сам себя как абсолютный.

На основании историко-философских текстов Гегеля Хайдеггер приступил к иссле­дованию принципиально важного для него понятия истины как а л е т е й и, т.е. непотаенности и открытия тайны. Когда Гегель интерпретировал бытие из субъективности как неопределенную непосредственность, как абстрактную всеобщность, то Хайдеггер осуждал

это истолкование как исторически неверное. Нужно освободить бытие в греческом смысле от отнесенного к субъекту. По-гречески понятие бытия есть присутствие. В присутствии разыгрывается открытие потаенности. Алетейя разыгрывается в энергии. Энергия не имеет ничего общего ни с латинским actus, ни с деятельностью, но лишь с понятым по-гречески делом (эргон). Эргон у Аристотеля тяготеет к смыслу завершенности вещи, чего-то пол­иостью осуществившегося. Латинские слова «actus» (деяние) и «operatio» (деятельность), применявшиеся для перевода греческой «энергии», стирали основное значение полноты и подчеркивали аспект активности. Эргон, в понимании Хайдеггера, его произведение в присутствие. Необходимо оставить вне игры латинские, средневековые и новоевропейские способы представления, не искать в греческом мире ни личностей, ни личностного соз­нания. Хайдеггер ставил вопрос о соотношении неутаенности (алетейи) и присутствия (усии). Естественен вопрос: неутаенность для кого? Обязательно ли должен человек, имеющийся здесь в виду, определяться в качестве субъекта? Греческая алетейя открывается для человека, но человек неизменно определяется через логос. Человек есть сказываю­щий. Таково основное определение Аристотеля. Более того, древневерхнегерманское слово s a g a n означает: показать, дать явиться, дать увидеть. Человек - существо, которое ска­зывая , дает присутствующему предлежать в его присутствии и предлежащему внимает. Только там, где уже правит непотаенность, можно что-то сказать, увидеть, показать, вос­принять. Открывая себя, тайна впервые вполне являет свою таинственность. Бытие, с которого начиняется философия, существует лишь как присутствие, присутствие непотаенного. Алетейя - то, что достойно осмысления как единственное дело мысли. Здесь требуется свободная мысль, освобожденная от метафизического представления об «истине» как истинности (в смысле правильности и достоверности) от представления о «бытии» в смысле действительности.

Для Хайдеггера принципиально важен идущий от Ницше историко-философский интерес к досократикам. Это возвращение к истокам философии, потому что философст­вовать - значит быть изначальным.

Между мышлением и поэзией царит сокровенное родство. Они, будучи на службе у языка, ходатайствуют за него, бескорыстно расходуют себя. В то же время между ними зияет бездна, ибо они «обитают на отдаленнейших вершинах». Философия - соответствие, которое приводит зов бытия к речи. Это соответствие прислушивается к голосу Бытия. Речь идет о великой, захватывающей драме философии. Философия - постоянное усилие отыскания языка, постоянная мука нехватки языка.

В феврале 1927г вышло в свет основное произведение Хайдеггера «Бытие и время». Гуссерль с большим трудом (в частности, из-за плохого зрения) прочитал этот труд Хай­деггера. Он был сильно разочарован .Гуссерль считал Хайдеггера «гениальной сильной личностью, которая увлекает за собой молодежь». Но Гуссерль понял Хайдеггера в том смысле, что тот считает феноменологический метод устаревшим, а самого Гуссерля -принадлежащим прошлому. Начиная с 1927г. разрушается монологичность гуссерлевского философствования. В том, что разрабатывается Гуссерлем, в том как он это делает, по­стоянно присутствует полемика со своим учеником. В 1928 г. Хайдеггер заменил Гуссерля на посту заведующего кафедрой философии во Фрайбурге. 15 ноября 1928 г. состоялась их последняя встреча, во время которой Хайдеггер уже не считал нужной полемику с учителем.

Философия Гуссерля - это феноменология сознания. Полемика Хайдеггера с ней приводит к образованию феноменологии присутствия. Хайдеггер подчеркивал, что пер­вично феноменология представляет собой методическое понятие. Оно именует не тема­тический предмет философии, а как его исследование, т.е. способ разработки. Как метод феноменология не имеет собственной тематической области, наряду с онтологией, теорией познания или этикой. С другой стороны, каждая из этих дисциплин могла бы охаракте­ризовать себя в качестве феноменологии, если бы вознамерилась в методическом отношении понимать себя феноменологически. Тематический предмет философии для Хайдеггера - бытие сущего, причем так, что вопрос о бытии сущего проводится через вопрос о смысле бытия вообще. Бытие по отношению к сущему есть то, что дает сущему быть сущим. Одновременно и то, что мы уже заранее поняли, относясь к нему вненаучно- и научно-исследовательски. Внутри бытия Хайдеггер различал многообразие бытийных спо­собов: экзистенция - способ бытия сущего, которым являемся мы сами. Есть способы бытия сущего, человеком не являющиеся: бытие подручным, бытие наличным, жизнь и постоян­ство. Постоянство - способ бытия математических объектов. Бытие подручное - собст­венный способ бытия того, что в самом широком смысле называется предметами обихода. Бытие наличное - это природная вещь. Сущее - не только то, к чему я отношусь, но и я сам, относящийся к подручному сущему. Экзистенция, как способ бытия, есть бытийное отношение. В своем бытии я отношусь к своему бытию, поскольку я себя в своем бытии понимаю. Бытийное отношение моего бытия - это способ, каким я понимаю свое собст­венное бытие. Экзистенция дана способом раскрытости, разомкнутости бытия. Раскрытость является у Хайдеггера синонимом понимания.

Феномены гуссерлевской философии -это цель субъективной жизни сознания в ее переживаниях, в которых интенционально осознаны предметы. Для Хайдеггера феномены - это деятельные отношения присутствия. Экзистенция есть бытийное понимание. То есть Хайдеггер не создавал философии сознания, а с самого начала ставил онтологическую проблему. Человек в качестве экзистенции есть такое место в бытии, которое раскрывает смысл бытия. «Смысл» бытия находится в сущностной связи с человеком. Эта сущностная связь находит выражение в термине Dasein (вот-бытие). Здесь «бытие» означает экзи­стенцию, а «вот-» имеет значение раскрытости экзистенциального бытия человека в сущностной связи с раскрытостью бытия-вообще. Человек поэтому не рассматривается в качестве Я, самопознания им субъекта. Человек экзистирует из бытийного отношения к бытию сущего в целом. В этом отличие философии Хайдеггера от «экзистенциальных философий» (Ясперса, Камю, Сартра и др.). Поэтому некорректно называть Хайдеггера экзистенциалистом, хотя такие определения в учебниках еще встречаются. Экзистенция конституируется в экзистенциалах как способах бытия. Для Хайдеггера первичный подход к сущему - это имеющее с чем-либо дело озабоченное устроение. То есть внутримировое сущее представляет собой подручное средство. Для Гуссерля же основой сознания «жи­зненного мира» и его объектов является чувственный опыт, осуществляемый актуально и в воображении. Хайдеггер же полагал, что в основе чувственного опыта лежит умозри­тельное устроение. Ближайшие присутствию способы озабоченного устроения представляют собой способы обращения с сущим, имение дела с ним. Только впоследствии становится возможным подходить к сущему также и не имеющим дела способом. Таков отстраненно-рассматривающий, теоретико-познавательный способ. Но и он для Хайдеггера являлся разновидностью заботы.

Бытие как обладающая чертой времени раскрытость (просвет) - изначальное, далее уже спрашиванию не поддающееся определение бытия как такового. Изначальное время - смысл бытия как такового. Оно является трансцендентальным горизонтом как для до-понятийного, так и философского понимания бытия. Забота имеет временную структуру:

вперед-себя-бытие (ожидание), возобновление (забывание), мгновение ока (пребывание). Смерть также понимается онтологически как абсолютная закрытость присутствия.