Ф. ФУКУЯМА. КОНЕЦ ИСТОРИИ?

В ХХ веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас апокалипсис ядерной войны. Этот век возвращается не к своему началу ..., не к конвергенции капитализма и социализма, не к концу идеологии, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма.

Триумф Запада, западной и идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. То, чему мы свидетели – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Либерализм победил пока только в сфере сознания, идей; в реальном материальном мире до победы ещё далеко... Ведь человеческая история с её конфликтами зиждется на существовании «противоречий». В общечеловеческом же государстве разрешены все противоречия и утолены все потребности. Нет борьбы, нет серьёзных конфликтов, поэтому нет нужды в генералах и государственных деятелях, а что остаётся – так это, главным образом, экономическая деятельность.

Я считаю, что и экономика, и политика предполагают автономное предшествующее им состояние сознания, благодаря которому они только и возможны. Состояние сознания, благоприятствующее либерализму, в конце истории стабилизируется, если оно обеспечено изобилием... Общечеловеческое государство – это демократия в политической сфере с видео и стерео в свободной продаже – в сфере экономики.

Действительно ли мы подошли к концу истории? Другими словами, существуют ли ещё какие-то фундаментальные противоречия, разрешить которые современный либерализм бессилен, но которые разрешались бы в рамках некоего альтернативного политико-экономического устройства?

В уходящем столетии либерализму были брошены два главных вызова – фашизм и коммунизм. Согласно первому, политическая слабость Запада, его материализм, моральное разложение, утеря единства – суть фундаментальные противоречия либерального общества; разрешить их могли бы, с его точки зрения, только сильное государство и «новый человек», опирающийся на идею национальной исключительности. Как жизнеспособная идеология фашизм был сокрушён второй мировой войной.

Гораздо более серьёзным был идеологический вызов, брошенный либерализму второй великой альтернативой – коммунизмом. Маркс утверждал, что либеральному обществу присуще фундаментально неразрешимое противоречие – между трудом и капиталом. Разумеется, классовый вопрос успешно решён Западом. Как отмечал Кожев (русский философ-эмигрант), современный американский эгалитаризм и представляет то бесклассовое общество, которое предвидел Маркс. Корни экономического неравенства – не в правовой и социальной структурах нашего общества, которое остаётся фундаментально эгалитарным, умеренно перераспределительным; дело скорее в культурных и социальных характеристиках составляющих его групп, доставшихся по наследству от прошлого. Негритянская проблема в США – продукт не либерализма, но рабства, сохранившегося ещё долго после того, как оно было формально отменено.

В Азии либеральная идея набирает силу. В настоящее время в СССР (1990 г.) никак не может считаться либеральной и демократической страной. в конце истории нет никакой необходимости, чтобы либеральными были все страны, достаточно, чтобы были забыты идеологические претензии на иные, более высокие формы общежития. Восстановление авторитета власти после разрушительной работы Горбачёва возможно лишь на основе новой и сильной идеологии, которой, впрочем, пока не видно на горизонте.

Остаются у либерализма ещё какие-нибудь идеологические конкуренты? Напрашиваются две возможности: религия и национализм. Оживление религии свидетельствует о том, что люди глубоко несчастны от безличия и духовной пустоты либерального потребительского общества. хотя пустота имеется и это, конечно, идеологический дефект либерализма, из этого не следует, что нашей перспективой становится религия. Вовсе не очевидно, что этот дефект устраним политическими средствами. Ведь сам либерализм появился тогда, когда основанные на религии общества, не столковавшись по вопросу о благой жизни, обнаружили свою неспособность обеспечить даже минимальные условия для мира и стабильности. Теократическое государство в качестве политической альтернативы либерализму и коммунизму предлагается только исламом. эта доктрина малопривлекательна для немусульман.

Ещё одно «противоречие», потенциально неразрешимое в рамках либерализма – это национализм. Неясно, действительно ли национализм является неразрешимым для либерализма. Этническую и националистическую напряжённость можно объяснить тем, что народы вынуждены жить в недемократических политических системах, которые сами не выбирали.

Исчезновение марксизма-ленинизма сначала в Китае, затем в СССР не означает, что международные конфликты вообще исчезнут, ибо и в это время мир будет разделён на две части: одна будет принадлежать истории, другая – постистории. Сохранится высокий и даже всё возрастающий уровень насилия на этнической и националистической почве. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут копить и лелеять свои обиды. Из этого следует, что на повестке дня останутся и терроризм, и национально-освободительные войны. для серьёзного конфликта нужны крупные государства, всё ещё находящиеся в рамках истории, а они-то и уходят с исторической сцены.

Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, вместо всего этого – экономический расчёт, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворении изощрённых запросов потребителей. В постисторический период нет ни искусства, ни философии, есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала. Какое-то время эта ностальгия всё ещё будет питать соперничество и конфликт. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 г., с её североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять ещё один старт?

Ф. Фукуяма. Конец истории?// Вопросы философии.1993. № 3. – С.134–155.

Вопросы для самоконтроля

1. Что общего в понимании предмета исторической науки у Н. Данилевского, А. Тойнби, О. Шпенглера, К. Ясперса?

2. Какие критерии использует Н. Данилевский в своей культурно-исторической типологии?

3. Каково методологическое значение введенного в научный оборот       К. Ясперсом понятия «осевое время»?

4. В чем суть концепции «вызова – ответа» А. Тойнби?

5. С какими факторами исторического процесса связывали гибель культуры и цивилизации О. Шпенглер и А. Тойнби?

6. Правомерны ли, на ваш взгляд, выводы Ф. Фукуямы, изложенные в его статье «Конец истории?», в которой использован методологический подход А. Тойнби?

7. Каким факторам исторического процесса отдают предпочтение сторонники культурно-цивилизационного подхода к истории?

8. Используя материалы предыдущего раздела, проведите сравнение формационного и культурно-цивилизационного подходов к изучению истории.

Раздел IV